Уникальный, заслуженный, неубиваемый

Ирина Ивановна Курбатова

В 1976 году окончила Миасский геологоразведочный техникум (МГРТ) и попала по распределению в посёлок Чикман на севере Пермского края — на предприятие по добыче алмазов. Через год вернулась в Сатку и утроилась в библиотеку. В 1983 году поступила на замещение должности гидрогеолога в горное управление «Магнезита». Ещё через год — по истечении договора — перешла в ВИОГЕМ — выездную гидрогеологическую партию из Белгорода, которая исследовала состояние подземных вод в зоне карьеров и шахты «Магнезитовая». В 1988 году окончила вечернее отделение Магнитогорского горно-металлургического института имени Г. И. Носова по специальности «Открытая разработка полезных ископаемых». В 1991 году вернулась на «Магнезит» — участковым геологом Карагайского карьера, где трудилась до выхода на заслуженный отдых в 2013 году. В годы работы занималась спортом, бегала кроссы, участвовала в лыжных гонках. Воспитала троих сыновей. Даниил Ганькин — начальник управления производством и отгрузкой Группы Магнезит. Григорий Ганькин и Кирилл Курбатов — айтишники, Григорий работает в Челябинске, а Кирилл — сисадмин в налоговой инспекции Сатки.

Работа нескучная

Карагайский карьер, где трудилась Ирина Курбатова — самый большой на «Магнезите». Его глубина более 380 метров, длина 1600, а ширина 1200. Она доработала до самого дна карьера и на пенсию вышла вместе с ним, на семь лет позже, чем было положено по льготному стажу. К тому моменту на двух горизонтах Карагая уже были построены штольни в шахту, где добыча магнезита продолжилась подземным способом. Но и у карьера позже началась вторая жизнь, когда было решено отработать оставшиеся залежи в его бортах.

— Как-то сын спросил меня: «Что вы, мама, на работе делаете?». Ну, что тут скажешь простыми словами? — задаётся вопросом собеседница. — Работа геолога в карьере нормальная, нескучная. Но это совсем не то, что с рюкзаком в поле ходить. Надо подготовить борт для взрыва. Скважины бурятся на расстоянии 5 метров. По этой сетке заранее берём пробы молотком с борта и отдаём их в лабораторию, чтобы определить марки магнезита. После взрыва надо расставить флажки, которые отделяют одну марку от другой — для машинистов экскаваторов, которые грузят руду на автотранспорт. Ещё надо составить на бумаге разрез блока и многое другое.

Ирина Ивановна вспоминает, как в кабине машиниста (рядом стоять небезопасно) на экскаваторах «крутилась», занимаясь мониторингом отгрузки. Считала, сколько машин подошло, сколько нагружено, сколько отправлено. Помимо карьера, геологи следили за отработкой отвалов, которые «переваривали» на щебёнку. Контролировали, сколько и что именно забирает транспорт. Для этого брали пробы отвальной породы, в которую входили диабаз и доломит из хвостов обогащения в тяжёлых суспензиях и вскрышные породы, которые вывозились туда же при разработке карьера. Ирина Ивановна рассказывает, как опробовали, выделяли фракции и марки сибирского магнезита, привезённого из Раздолинска. Делится необычным способом передвижения, который сегодня под запретом.

— Первое время на верхних горизонтах Карагайского карьера мы вместе с горнорабочим (а это была, как правило, женщина) ходили пешком, перебираясь с горизонта на горизонт. Чтоб круг по серпантину не делать — это ведь километры, — поясняет ветеран геологии. — Для этого была сварная металлическая лесенка длиной 12 метров — как раз по высоте борта. Бывало, на шести метрах ещё площадочка, где можно было передохнуть. А на нижних горизонтах уже вдоль дороги перемещались. Правила стали строже, и нам запретили ходить пешком. Давали и МАЗ, и «Урал», и автобус рабочий, а ещё был «головастик» — небольшой грузовичок, у которого кузов отцепляли.

Молоток-путешественник

В руках у геолога, как и сто лет назад, геологический молоток — неизменный инструмент на этапе отбора проб, а ещё он может быть палочкой-выручалочкой. Молоток этот с одного конца похож на острую кирку или ледоруб, роль которого может исполнить при надобности, а с другого — обычный — хоть гвозди забивай, хоть колышки для палатки. Советские молотки были железные, с деревянной ручкой. А у Ирины Курбатовой инструмент был особенный, изготовленный из нержавейки. Вот что про него рассказывает его настоящий владелец, ветеран и бывший старший геолог Карагайского карьера Николай Николаевич Муравей:

— Таких молотков в мире всего два. Родом они из Москвы, где я учился в МГУ на геологическом факультете. После практики в Крыму отец моего друга Сергея сделал нам по молотку. Он работал на оборонном предприятии и изготовил эти инструменты из отличнейшей хромированной стали. Этот молоток постоянно был со мной и прошёл долгий и интересный путь. На нашей Волчьей горе верой и правдой год отработал. Позже на Карагайский карьер со мной перебрался, когда меня назначили участковым геологом. Ещё 13 лет, когда я был старшим геологом на Карагае, молоток оставался со мной. Я с ним ездил по многим местам. В Читинскую область на Какталгинское и Ларгинское месторождения магнезита — по названию рек Ларга и Какталга — притоков Шилки и Амура. В Красноярске был. В разное время молоток прошёл две экспедиции в Якутии, побывал за Полярным кругом в посёлке Полярный. Там месторождение хромитов «Рай-из», которые возили к нам из Заполярного Урала. В Хабаровский край на Союзное месторождение графита ездил, где мы выделили Тополихинский участок, и теперь там идёт добыча. В Турции был со мной в командировке на месторождениях магнезитовой и хромитовой руды. И в Пакистане на залежах магнезита.

Молоток выжил во всех переделках и остался целым. Он, как новый. А ручка деревянная, как у прежних советских молотков — она менялась. Из акации была, из дуба и другой древесины.

— Когда- то на Карагае плотником был Иван (отчество не помню), менял ручки у молотков геологических. Я и сам раньше их менял, когда там работал. Где только не потрудился этот молоток, какие только породы не разбивал, и на бруситах, и на хромитах, и на магнезитах, словом, заслуженный молоток в геологии, — продолжает Николай Николаевич. — А когда в 1996 году я перевёлся в ПОКХ — производственное объединение коммунального хозяйства, молоток достался Алексею Басову, который сменил меня в должности старшего геолога. Алексей с ним и сам ходил, и участковые геологи его брали. А когда Алексей уехал в Раздолинск — осваивать Голубой участок Киргитейского месторождения магнезита, оставил молоток Ирине Ивановне.

Человек от слова «Гео»

Геология — профессия, в которую тянет особенных людей, чья природа двойственна, как у электрона: они и частица, и волна, они и здесь, и там, и романтики, и прагматики, любители тесной компании и отшельники, бродяги и домоседы, они сильны и смелы и в то же время ранимы. Это сообщество, клан, клуб единомышленников, которым свойственен некий космополитизм, ведь их дом — поле и лес, горы и долы, вся планета, не зря они же они происходят от слова «Гео» — Земля. И в то же время трудно найти человека, которому так дорого его гнездо, малая родина... Не потому ли, что геология и сама двойственна — это и романтика странствий с мечтой о чудесных клондайках, и тучи гнуса, и грязь, и промокшая штормовка, и потухший костёр. Слабый от геологии отшатнётся, а сильный духом прикипит. И люди как бы прикипают друг к другу.

— У нас был очень хороший и очень дружный коллектив, и горнорабочие, и геологи, и маркшейдеры, и руководители, — уверяет Ирина Ивановна. — При мне начальником карьера был Константин Леонидович Агеев, потом он в гараж БелАЗов ушёл. Пришёл Владимир Григорьевич Дружков. Главным инженером долго был Ралик Галимович Мусакалимов — непосредственный начальник геологов. Старшим геологом был Николай Николаевич Муравей, а сменил его Алексей Егорович Басов. Раиса Степановна Докшина маркшейдером работала, мы с ней очень тепло дружим. А за рулём у нас был водитель по фамилии Бек. Имени-отчества не помню, к сожалению, но стишок, который мы ему на день рождения сочинили, могу процитировать: «Дорогой товарищ Бек — самый лучший человек».

Геологов бывших не бывает, мы все на связи. В прошлый День геолога собирались в «Муравейнике» — у наших Муравьёв — Валентины Владимировны и Николая Николаевича. А в эту субботу у Алексея Басова встречаемся.

Рой, и совсем незлой

Живя на пенсии, Ирина Ивановна продала квартиру в Сатке и удалилась от цивилизации, ушла в поля, что называется. Вместе с мужем живёт в деревне Постройки, что за Порогами. О геологии и не вспоминает.

— Катаюсь на собаках, — удивляет она. — У меня было пять хаски, но сейчас осталось три. В прошлом году в 13 лет умер любимый Грэй. Самой молодой собаке шесть лет. Молодёжь живёт в вольере, а старушка Кора в свободном выгуле, спит под навесом. Три года назад приблудился четвёртый, похожий на охотничью лайку, пришёл на майские праздники. Сфотографировали, выложили в соцсети, искали хозяев, но никто не откликнулся. Стала его кормить на улице. А муж — не прикармливай. И пока не сказал: «Ладно, заходи», он во двор ни шагу. А как только позвали, зашёл. И за Валерой теперь — хвостиком.

А недавно его бывшие хозяева приехали. Они его тоже нашли — на фонтане. Был он ухожен, расчёсан, коготки пострижены, но без ошейника. Они его пожалели и забрали. Пожил в Бердяуше год и задушил ягнёнка. Говорят, злой был, почтальоны не могли в дом зайти, всех облаивал. И тогда родственник супружеской пары тайно увёз его и на Порогах бросил. Мишкой они его звали. А у нас он Рой, и совсем незлой. Разбалованный, ко всем ластится, вся деревня считает его своим.

Второе дыхание

Хоть наша героиня и не вспоминает о геологии, но молотком продолжает стучать. Правда, не геологическим, а обычным — на маленьком свечном заводике, который организовала в собственной мастерской. У неё, как и у Карагая, в нужный момент открылось второе дыхание.

— Мы за эту зиму 2600 окопных свечей сделали, — признаётся собеседница. — Муж пунктуальный, всё записывает. Свечи — из консервных банок. Их нам дают общепитовские организации, кафе и столовые, привозят мешками. А парафин мы заказываем на маркетплейсах, его по 380-400 граммов помещается в банку. Их приносят разные, поэтому нестандарт приходится выбрасывать. Нужны именно 400-граммовые. С началом СВО наши деревенские решили, надо что-то делать. Вначале пообщались с Натальей Павловной Коряковой, которая преподаёт театральное мастерство в студии Романовской школы — это в 8 километрах от нас. Потом вышли на Галину Дик, потом на Константина Воронцова — он собирает и отвозит партии гуманитарки на передовую. Вначале хотели сети вязать. Но нам сказали, у вас не получится, комната большая нужна. А со свечами проще. Банки замачиваем и промываем в бане, убираем этикетки, обрезаем крышки и оббиваем края молотком, чтоб не острые были. Вначале мы с женщинами посёлка делали такие заготовки и отдавали их под заливку. Ещё мастерили «сухой душ» — герметичные одноразовые пакеты с тремя ингредиентами: тканевой «мочалкой», пропитанной мыльным дезинфицирующим раствором, салфеткой и полотенцем. Так прошло лето 2022 года, а когда осень настала, мы узнали, что у Максима, который занимался заливкой свечей, родился ребёнок, и ему некогда.

Стали сами покупать парафин, но его не хватало. Тогда нам стала помогать гидрогеолог шахты «Магнезитовая» Марина Линник. Она нам с каждой зарплаты отправляет деньги. И наши женщины с пенсии сдают по 1-2 тысячи. Даже из Бодайбо пенсионерка прислала тысячу на парафин. Но Марина — наш самый большой спонсор. Вот опять 50 кг заказали, как придёт, кинем клич и всё зальём по отработанной технологии. В промытые банки вставляем вкладыши из трёх, согнутых вдвое, картонок, которые вырезаем заранее. Получается, как бы «снежинка». Если просто фитиль вставить, свечи быстро сгорают, а с картоном горят ровно и продолжительно. Наши парни на них и готовят, и обогреваются, и сушатся. В своих землянках 2-3 свечи зажгут, и могут спать зимой в футболках. Ими, кстати, можно обогревать теплицы, когда наступают возвратные заморозки. Вот кончится война, а свечи окопные останутся в обиходе. Удивительно простое и полезное изделие. Но не всё так однозначно с людьми. Как-то сморю, продают эти свечи на одном из маркетплейсов, причём раза в три выше себестоимости. Вот это убило. Как можно!